Oceanus Sarmatikus No. 1, 2016

*  *  *

Меняю дискурс и «базар фильтрую»,
Все реже щебечу на птичьей мове,
Все чаще с бесконечностью флиртую
На невербальной цифровой основе.

Куда ведут туннели световодов?
О чём молчат столбы релейных башен?
Хоть мир в грядущем грязнет год за годом,
Я в нём до неприличия вчерашен.

На языке простом и человечьем
Пишу стихи – сонеты и эклоги,
И с вечностью общаюсь каждый вечер.
При помощи высоких технологий.

ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО ТАК

Озирается время: «Поэты, ау!» –
Только вкрадчивый шелест бумаги,
То ли ветер колышет густую траву,
То ли шастают свиньи в овраге...

Ни души. И откуда тут взяться душе,
Если душно, как в пекле у черта,
Если нищие духом довольны уже
И свободой четвертого сорта.

Всюду плесень и пыль, всюду темень и мрак
По пропахшим сивухою кухням.
А какой-то чудак, нарядившись во фрак
Исполняет на флейте «Эй ухнем!»
Это – первый поэт. Он свое ремесло
Изощрил, ублажая ублюдков,
И теперь веселится (от слова «весло»),
Помутившись частично рассудком.

А за дальней горой притаился второй.
Он лелеет в себе пессимиста.
Эту жизнь он считает дурацкой игрой,
И, похоже, играет не чисто.
И не часто.
    Вот третий сидит на столбе,
Принимая, как должное муку.
Он давно покорился постылой судьбе
И постиг в совершенстве науку
Слышать, видеть, предвидеть, смекать, примечать,
Но скрывать свои мысли и чувства.
Там, где надо кричать – он молчит, где молчать –
Он кричит. Вот такое искусство.

Приблизительно так. А луна высока...
«Эй, поэты!» – разносится эхо.
И от черного страха немеет рука,
И дрожат занавески от смеха.

ДУРАЦКАЯ ПРИТЧА

Когда б вы знали, из какого...
        А.А.

Я стал пророком от безделья, из глаз моих сочится лень. Прошла еще одна неделя, ещё один растаял день, вот час песок последний сыплет, минута, и еще одна... Как в сейфа параллелепипед я прочно лёг на плоскость дна глубокой ямы безвозвратной. Здесь, где уютно и тепло, мой разум праздный и развратный измыслил некое крыло, подобие волшебной дудки или небесного смычка, который бульканье в желудке вдруг превращает в скрип сверчка, а вонь нагретого асфальта – в густые запахи полей... Набравшись дерзкого нахальства я проведу здесь параллель из тех, что перпендикулярны. Слепцы, наденьте окуляры!

Когда весна прозрачной тенью придет нежданна и светла, там, где меж городом и степью большая свалка пролегла, сквозь серый слой бесплодной почвы, нарушив в норах сон кротов, пробьется и распустит почки зелёный маленький росток. Он неприметен и невзрачен. Среди дремучих сорных трав стоит он, как стекло прозрачен, макушку к солнышку задрав. Он сам пока еще не знает, каким он семенем рождён, какие соки он впитает с весенним солнечным дождём, какая сила в нём сокрыта...

Быть может он – могучий кедр, чьи корни кро́шат твердь гранита, стремясь достичь глубоких недр, чей ствол не горбится от ветра, чья крона выше прочих крон. Что может быть прекрасней кедра?..

А может статься, станет он обворожительным каштаном, когда по истеченьи лет он днем весенним, долгожданным, вдруг облачится в белый цвет, и грозди восковых соцветий испустят тонкий аромат... Каштан  милей всего на свете!

Пусть грозы над ростком гремят, и воют ветры — он мечтает о гордой кроне, о цветах... Наивный, он еще не знает, что будет всё совсем не так...

Нет, не каштан, не кедр, не ива, а кособок и низкоросл репейник серый сиротливо там, где росток весенний рос, сквозит колючим силуэтом среди гигантских лопухов...

Вот так бывает и с поэтом. Лелеет он ростки стихов, а вместо них растут уроды. И как бы ни старался он, в садах искусства и природы один безжалостный закон: на омерзительной помойке растут лишь сорные ростки, а неухоженные строки ложатся в скверные стихи. И этот ямб косноязычный – уже не мёд еще не яд...

Доволен ты дурацкой притчей? Её ты понял?.. Так-то, брат...

МОНОЛОГ СИЗИФА

Снег за окнами всем отпускает грехи,
Тишина, чистота, как в больнице.
Я богами наказан – слагаю стихи
Наклонившись над чистой страницей.

Все строчу и строчу посиневшей рукой,
Только слог мой богам не угоден:
Исчезают мгновенно строка за строкой,
А останься хоть стих – я свободен.

Я верлибром и ямбом, и этак и так,
То сонет напишу то поэму,
То о птичках лесных, то о горных цветах,
То без темы пишу, то на тему.

Но страница пуста. Вот и жизнь позади.
Только все же не зря я старался.
Все стихи, что писал я, исчезли как дым,
А вот этот остался. 

БАЛЛАДА О НАСТОЯЩЕМ ПОЭТЕ

Прочитал чужие стихи – хорошие.
Написал свои стихи – плохие.
А потом взял зонт, обул калоши и
Вышел под дождь назло стихии.

Дождь прошел, и годы прошли, ну а он
Все шагал и шагал не жалея калош,
Под ногами – Земля, над Землей – небосклон
И не важно, куда и зачем ты идешь.

Все закончилось тем, что закончился путь,
Горизонт устал убегать вперед.
Он присел на край Земли отдохнуть, –
Так гласит молва, а молва не врет.

И сидел он так еще несколько лет,
Наблюдая движение звезд в небесах.
Вот тогда он и был настоящий поэт,
Потому что стихов никаких не писал.

ПЕРЕВОДЧИК

    Памяти Александра Александровича Иванова

Я – переводчик с графоманского.
Он не сложней наверняка
Английского или испанского,
Понятен даже дуракам.

Но переводческие трудности
Подстерегают там и тут:
Переводить слова занудности,
Унылой пошлости и глупости –
Неблагодарный, тяжкий труд.

А графоманы обижаются
И рвутся в бой, как петухи,
Мол, в переводах не нуждаются
Их гениальные стихи.

Пусть на меня глядят неласково,
Я к этому давно привык,
Я — переводчик с графоманского
На саркастический язык.

Из цикла «МАРГИНАЛИИ»

САМОМУ СЕБЕ

Никто, увы, не совершенен,
И всё же кажется порой,
Что мир пленительно волшебен,
А сам ты – бог или герой.

Но наступает вдруг прозренье,
И понимаешь в тот же миг,
Что ты не «мыслящий тростник»,
А только почвы удобренье...